Интервью с Сашей Манакиной
Марийка Семененко
Как ты начала помогать украинцам?
Я уехала из России 26 марта, после месяца митингов, расклеивания антивоенных листовок и первого ареста. С каждым днем там я все меньше соблюдала правила безопасности – мой инстинкт самосохранения работает очень плохо – и я поняла, что если не уеду, то сяду. Первый месяц эмиграции я приходила в себя, а в конце апреля, на свой день рождения, решила собрать деньги среди друзей, знакомых и подписчи:ков канала, который тогда еще вела. Я обозначила, что средства пойдут не мне, а украинским фондам – за несколько дней сарафанным радио удалось собрать ~300 тысяч рублей. Так что первый опыт оказался удачным, и я решила пробовать собирать деньги и дальше.
Был ли у тебя активистский бэкграунд до начала большой войны?
Это моя первая большая продолжительная волонтерская работа. До начала полномасштабного военного вторжения я пыталась построить карьеру, заработать деньги и, что более важно, социальный капитал. Думаю, он помог мне быстро завоевать доверие жертвователей – к моменту начала волонтерской деятельности я старалась зарекомендовать себя, как человек с повышенной социальной ответственностью. Последние пару лет “до” я читала лекции, писала статьи и вела tg-канал о связи социальных проблем, моды и поп-культуры – так что о моих ценностях все было понятно.
Раньше моя помощь ограничивалась ежемесячными пожертвованиями в фонды и максимум рассказами об этих фондах. Своими руками я ничего не делала и волонтерством не занималась. И, мне кажется, это важно подчеркнуть – чтобы начать помогать, большой опыт не обязателен. Точка входа может быть любой, если есть желание.
Сейчас нас пятеро – я, мой друг, недавно переехавший в Украину, и три украинки, которые тоже там живут. Все девчонки и Ваня – младше меня, и они совмещают учебу, работу, личную жизнь и волонтерство – в условиях постоянных обстрелов, потерь близких, проблем со связью, теплом и электричеством. С Настей, Настей и Настей (да, у нас клуб насть) познакомились через интернет – одна Настя читала мой канал, а две другие были подписаны на инстаграм и откликнулись, когда я выкладывала антивоенные посты и сторис – сами присылали инфу, чтобы я делилась ею с россиян:ами, рассказывали, что происходит в их городах, как они себя чувствуют и благодарили за неравнодушие. Это нас сблизило и объединило.
Еще в самом начале войны было понятно, что власти не позволят просто так переводить деньги в Украину с российских счетов, и довольно быстро были приняты соответствующие репрессивные законы. Надо было придумать, как не привлекать лишнее внимание «правоохранительных» органов, поэтому помощь девочек оказалась очень кстати. Плюс ко всему, им виднее, на что нужны средства. На начальном этапе мы вместе искали фонды и волонтерские инициативы, Насти проверяли их, смотрели отчеты, так что со временем сложилась база организаций, которым доверяем. В какой-то момент мне стали писать просто люди, не представители фондов, которым нужна была помощь. Когда денег было много, я донатила небольшие суммы на частные кейсы – еду, лекарства, ремонт, билеты. Но в основном мы сотрудничаем только с организациями и проверенными волонтер:ками, потому что скама, к сожалению, очень много.
У тебя были случаи негативной коммуникации с украин:ками?
В принципе, у меня есть комплекс русской вины, поэтому, если я слышу критику, то воспринимаю ее как заслуженную. Но за все время полномасштабной войны у меня был один или два неприятных разговора. Один раз мне написал парень с обвинениями, подумав, что я скамлю на теме войны, спросил, почему я не доначу United24 со своего Тинькоффа. Я ему объяснила, что после такого доната мои сборы быстро прикроют. К тому же, по опыту общения с другими волонтер:ками и создател:ями организаций, я поняла, что лучше поддерживать не такие большие фонды – во-первых, у них есть глобальные спонсоры-корпорации, во-вторых, это часто означает бумажную волокиту и долгое распределение средств – а маленькие фонды и частные волонтер:ы работают более оперативно. В общем, наш разговор закончился пожеланием друг другу быть в безопасности и обменом фразами «Слава Украине – Героям Слава!». В остальном, все, кто на меня подписан, пишут исключительно поддерживающие вещи – и это тоже помогает держаться и понимать, что я все делаю правильно. Я знаю, что есть волонтеры и волонтерки, которые много всего делают, и сильно огребают от своих украинских друзей, но это не моя история.
На каком языке ты общаешься?
По-разному. Я начинала учить украинский, могу читать, процентов 80 понимаю, писать тоже могу. Але я дуже соромлюся розмовляти. Это тоже странная штука — а мы вообще, твари дрожащие, имеем ли право говорить на украинском языке? Это апроприация и неуместно? Или, наоборот, способ проявить уважение и поддержку?
Фондам и людям, с которыми я еще не знакома, пишу по-украински, иногда извиняюсь за мову оккупанта и перехожу на русский, когда не понимаю, как выразить мысль или для быстроты коммуникации. Никаких конфликтов на этой почве у меня не было. Бывает, что представител:и организаций сами переходят со мной на русский, зная, что я из россии. Язык – это, безусловно, политический аспект, но так уж получилось, что часть из нас думает прежде всего на русском.
Сейчас много говорят об усталости от войны. Я сама лично замечаю, что люди меньше готовы донатить, предпочитая закрываться в частной жизни. Я видела твои сторизы о том, что ты не можешь набрать нужные суммы даже на небольшие потребности. Пропал ли у людей запал на помощь? Хочешь ли ты остановиться или сделать паузу?
Если мы говорим про волонтерок и волонтеров, то, конечно, чувствуется сильная усталость. Эта осень далась нам очень тяжело – нападение Хамаса на Израиль и геноцид в Газе, исход армян из Арцаха из-за агрессии Азербайджана и война, которой не видно конца, россия против Украины.
Три войны сразу – это пиздец, не знаю, кто может спокойно такое выдержать. Я это чувствовала, как будто плыву в шторм на маленькой, хилой лодочке, пытаюсь заделать одну пробоину, но вода начинает неконтролируемо хлестать еще с двух сторон. Естественно, очень много, кто выгорел. Особенно волонтер:ы, которых коснулись сразу несколько конфликтов или те, кто резко включился и стал посвящать всего себя помощи 24/7, забывая о себе.
У меня тоже было несколько срывов – в самом начале я жила по схеме: волонтерство с утра, потом работа, потом снова волонтерство, иногда до ночи, на выходных – закупка продуктов и поездки в центры помощи беженцам. Разумеется, потом выгорание. Друзья попросили меня взять микрогрант на отдых – и это помогло: я съездила в отпуск, оплатила себе терапию и антидепрессанты. Проблемы остались, но жить стало чуть легче. Мне кажется, те волонтер:ы, кто не забывает о себе, сейчас чувствуют себя более уверенно и продолжают бежать этот марафон помощи. А спринтеры, спустя уже почти два года, выдохлись и выгорели.
Если говорить об усталости жертвователей, то здесь, думаю, сработала штука, что человеческий мозг адаптируется к любому говну. В начале вторжения всех ужасали дикие истории о насилии, снимки с окровавленными детьми и разрушенными домами – было очень легко в это вовлечься и эмоционально подключиться. Но спустя время это перестало вызывать такой ужас и пришло отчаяние – сколько бы ты не донатил, войну не остановить. В таком случае очень легко привыкнуть к этой несправедливости, отгородиться и цепляться только за то хорошее, что у тебя есть.
Со своей стороны я считаю невозможным остановиться или взять какую-то долгую паузу, потому что не так много людей занимаются подобной помощью. Раньше я писала о сборах каждый день, но сейчас нахожусь в режиме сохранения энергии, к тому же надо перепридумывать форматы, искать новые слова для людей, уставших от войны. Но для этого важно не стирать себя в ноль.
Мне бы хотелось, чтобы люди самостоятельно и регулярно скидывали деньги – взяли это себе в привычку, без ежедневного напоминания со стороны “смерти, ампутации, войны”. Но, пока не так, к сожалению.
Можешь поделиться некоторыми историями тех людей, кому ты смогла помочь?
У меня не так много частных историй, или они забываются со временем. Из того, что отпечаталось в памяти: с помощью сбора мы купили бесперебойник и ноутбук Насте, с которой мы волонтерим. Ей 22 года, и она не может рассчитывать на финансовую помощь родственников. Компьютер позволяет ей помогать другим и обеспечивать себя работой, не покидая безопасного (относительно) домашнего пространства. Еще одна история – мы оплатили весь курс лечения, три месяца лекарственной терапии и анализов, соосновательнице фонда New Generation в Днепре, Алине. Она тогда серьезно заболела, а все деньги, как это обычно бывает с волонтер:ами, отдавала на нужды центра. Поддерживать тех, кто помогает, тоже очень важно.
Что еще? После очередного обстрела Чернигова оплатили операцию и реабилитацию для женщины, которой оторвало кисть руки (в том обстреле она, к сожалению, еще потеряла дочь). Еще мы закрывали очень много сборов для жителей временно оккупированных территорий – еду, воду и лекарства. В какой-то момент поставленные россией власти перестали выдавать лекарства тем, кто отказывался делать российские документы – мы оплачивали инсулин для детей. Еще давали деньги на аборт и восстановление многодетной матери, которая забеременела от изнасилования российскими военными в оккупации.
Множество маленьких людских историй, и одна гигантская человеческая трагедия.
Расскажи про твой случай с ФСБ. Переживаешь ли ты за свою личную безопасность?
Как я уже говорила, у меня не очень с инстинктом сохранения – это выражается еще и в наличии деперсонализации и дереализации на фоне тревожно-депрессивного расстройства и постоянного стресса. Все происходящее со мной (в том числе и какие-то угрозы или возможные последствия) я воспринимаю, как бы смотря на них со стороны. Так что, помимо убеждений, что я борюсь со вселенским злом в лице российского государства, мне помогают не бояться мои ментальные особенности.
За все время на мою карту удалось собрать 10.000 миллионов рублей, прежде чем Тинькоффу это не понравилось – это большая удача. У многих волонтер:ок блокировали карты за гораздо меньшую активность. Мне нравится говорить, что за мной присматривал финансовый ангел.
В какой-то момент нескольким жертвователям стал писать сбербанк, что их карты заблокировали из-за проверок в отмывании денег и финансировании терроризма (звучит страшно, я переживала за людей, оставшихся в рф). В результате оказалось, что это обычная проверка банков и такие письма счастья приходили разным людям, донатившим на различные волонтерские инициативы, а не только мою. Но тут важно понимать, что мы живем и работаем в военное время, российская репрессивная система функционирует по принципу русской рулетки – неизвестно, в кого и когда выстрелит. Поэтому всем нужно озаботиться своей безопасностью самостоятельно – изучить гайды и свой цифровой след, освоить крипту, пока россиян:ам еще можно пользоваться хоть какими-то биржами.
Что касается меня, сейчас у меня арестованы российские счета, статья за дискредитацию вс рф и штраф 50.000 рублей + запрет на выезд из россии))). Плюс от ментов поступала информация, что возвращаться мне нежелательно, меня ждут. Очень “заботливо” с их стороны – предупредить меня об этом. Но ожидать, что будет по-другому, по сути занимаясь противостоянием государству, было бы очень наивно.
Почему важно помогать украинцам?
Я считаю важным помогать украинцам, потому что это просто человечно. Это позволяет не закрывать глаза на происходящее и не мириться с ужасом, который уже 2 года устраивает рф. Это способ перейти от эмпатии к действию. Это просто спасает жизни людей. И это самое главное.