Второй эпизод в серии историй о деколонизации России. Интервью с Данхаяа Ховалыг
МАРИЙКА: Расскажи немного о себе, как ты себя идентифицируешь: где родилась, где живешь, чем занимаешься, как себя этнически определяешь? Что для тебя есть «национальное»?
ДАНХАЯА: Меня зовут Данхаяа Ховалыг, я — деколониальная активистка и писательница, авторка подкаста «говорит республика _» о шести азиатских национальных республиках России: Калмыкии, Бурятии, Туве, Саха, Хакасии и Алтае.
Я — тувинка из Тувы. Родилась и выросла в городе Кызыл — столице республики, которая находится на юго-востоке Сибири на границе с Монголией. После школы я уехала учиться в Москву и прожила там последние 8 лет. После начала полномасштабного вторжения в Украину мы с мужем переехали в Берлин по его работе.
У меня нет проблем с тем, чтобы определять свою национальность. Для меня этничность — это, в первую очередь, корни и то, как я их осознаю. Например, вся моя семья — тувинцы и тувинки, родились и выросли в Туве. Как и их предки, и предки их предков… У нас развитая национальная культура, мы — бывшие кочевники, наша религия — это такой сплав буддизма и шаманизма. Все мы говорим на тувинском языке. То есть нет, я, по сравнению с подавляющим большинством, русифицирована и не так хорошо знаю тувинский, но всё равно отлично его понимаю, нормально говорю, сносно пишу.
МАРИЙКА: Что значит для тебя быть россиянкой сейчас, особенно после начала полномасштабного вторжения?
ДАНХАЯА: Сначала я, как и многие, была в ужасе и отторжении, в каком-то состоянии шока. Переехав, мне даже какое-то время было неприятно говорить, что я из России. Стыдно, страшно, неловко. Наверное, кто-то из эмигрировавших тоже через это проходили.
Со временем стало немного легче. Я нашла для себя отдушину в активизме — антивоенном и этническом — который, помимо регулярного выгорания и усталости, еще и дает возможность вернуть субъектность. Начать чувствовать, что я не молчу, что-то делаю, пусть это и капля в море.
МАРИЙКА: Поделись своим личным опытом проживания в России. Как ты можешь объяснить, что Россия – колониальная страна?
ДАНХАЯА: Если говорить про личную историю, то для меня колониализм России, в первую очередь, заключается в моей собственной русифицированности.
В республике родители отдали меня в русский садик. Мне было три года, тогда я еще говорила на тувинском. Это был лучший садик по меркам остальных (вероятно, у него было лучшее финансирование). Там работали только русские нянечки и воспитательницы, они были прекрасные, всё было хорошо, но, естественно, мы там говорили только на русском. После садика вся наша группа пошла учиться в «русский» класс, а тувинский язык и тувинская литература, соответственно, преподавались в «тувинских« классах. В итоге, к подростковому возрасту я уже говорила на тувинском с акцентом. Русский стал моим основным языком. Но дело было не только в языке.
Я ездила в летние лагеря, как у нас говорится — «за Саяны», то есть в остальную Россию. Там я сталкивалась с буллингом — дети называли меня «узкоглазой», «китаезой», «понаехавшей». Меня называли «черной», потому что летом моя кожа сильно загорала. Иногда я почти не участвовала в отрядной жизни, была кем-то вроде аутсайдерки. Много из-за этого переживала, часто плакала.
Мы ездили группами из нескольких человек, и если кто-то из моих землячек и земляков говорили по-русски с акцентом, их буллили ещё жестче, чем меня. Дети иногда могут быть очень жестокими по отношению к другим.
Опыт буллинга сильно влияет на формирование личности. Постоянно ожидаешь подвоха, гонений, страха быть не принятой, в какой-то момент — испытать чувство второсортности. От этого хочется защититься.
Одна из неосознанных реакций такой защиты — это занять сторону сильного. «За Саянами» чувствуешь, что в «русскости» сила. Выглядишь не так — буллят. Говоришь с акцентом — тоже буллят. И если внешность никак не изменить, то русский язык точно можно освоить как родной, а то и лучше. Принять русскую культуру, которая по факту российская. Отождествлять себя всё меньше со своей коренной идентичностью. Стать как можно более русской, чтобы вписаться.
Но и этого оказалось недостаточно. Я думала, что, приехав на учебу в Москву, у меня не будет проблем, ведь я почти что русская, ну и пусть выгляжу как азиатка. Но нет, там я периодически была «чурка», «понаехавшая», «китаёза». Опыт детских лагерей over and over again. С тем отличием, что некоторые взрослые куда хуже детей.
Мне говорили: «возвращайся в свою “Киргизию”» или «возвращайся в свой Узбекистан», «”сдается только славянам” — это чтобы отпугнуть мигрантов, а ты-то своя!» или «ты что, эта фраза не относится к тебе, вон какой у тебя русский язык. И паспорт российский».
Ужасно стыдно и горько это признавать, но, честно, такое отношение формировало во мне самой пренебрежение и отторжение к мигрант:кам. Ведь у меня-то, по сравнению с ними, был российский паспорт! И по-русски я говорила идеально…
Ощущение мнимого превосходства перед теми, кого буллят еще сильнее, — что это, внутренняя слабость, следствие колонизированности, еще одна защитная реакция? В любом случае, мне очень жаль, что я перенимала и транслировала дальше те же механизмы насилия и иерархии, которые применялись ко мне самой. Я отчетливо это распознала в какой-то момент и, надеюсь, смогла полностью выкорчевать этот безумный внутренний шовинизм.
Мне говорили: «ты очень симпатичная для тувинки» или «надо же, я думал, ты — казашка, такая симпатичная». Что одновременно и принижение моей национальности, и экзотизация казашек. То есть, с одной стороны, кажется, что ты сама по себе недостаточно красивая, но конвенциональная «азиатскость» украшает, компенсирует. Объективизация азиаток — это, конечно, не только российский контекст. Но это не значит, что он менее вредителен.
Другой случай — однажды на фудкорте торгового центра, когда я шла убирать свою грязную посуду, мужчина, мимо стола которого я проходила, пододвинул мне свой поднос. Мол, это тоже забери. Он, как и многие другие в России, особенно в больших городах, привыкли, что такие люди как я — обслуга.
И вот все эти случаи, которые на самом деле лишь одни из многих, остаются где-то на подкорке мозга, изощренным образом деформируя самооценку, мировосприятие, отношения со своей и чужой этничностью. Делают из тебя такого Франкенштейна из травм и комплексов.
Пытаешься держаться скромно: чем меньше ты высовываешься, тем меньше шансов, что тебе скажут что-то плохое. Сейчас я регулярно замечаю, насколько громкий голос у среднестатистического русского человека и насколько тихий — у такого же коренного!
Последним хочу добавить, что еще одна распространенная форма системной этнической дискриминации — это неглект. В пятой части поттерианы «Орден феникса» Дамблдор в контексте отношения Сириуса к его домовому эльфу Кикимеру говорит Гарри, что хуже всего — даже не открытая ненависть, а когда ты не признаешь кого-то равн:ой тебе. Что равнодушие и пренебрежение зачастую ранят сильнее явной неприязни. Он был прав.
МАРИЙКА: Что, с твоей точки зрения, предполагает деколонизацию России?
ДАНХАЯА: Для меня деколонизация России начинается с коллективного признания систематического расизма и этнической дискриминации по отношению ко всем нерусским в стране. Далее — возвращение экономической автономии национальным регионам. Потому что архитектура империи держится на экономической апроприации их ресурсов.
То есть признание системного расизма — это база, подготовительный этап, без которого мы далеко не уйдем. Экономическая автономия же означает субъектность, а где экономическая субъектность, там и политическая. И именно с них запускается реальный процесс деколонизации.
Конечно, деколонизация — это и про личностную субъектность тоже. Я уже много говорила о том, как деформируется, искривляется личность под воздействием этой машины дискриминации. Даже после смены режима, возвращения автономий регионам, деконструкции имперских институтов и политики, машина дискриминации будет по инерции двигаться еще много лет. А внутренняя деколонизация — это как раз возможность начать возвращать чувство собственного достоинства уже сейчас. Узнавать свою национальную историю, заявлять о недопустимости расизма и шовинизма в чей бы то ни было адрес, рефлексировать свой опыт, переосмыслять свои корни, задавать неудобные вопросы, искать ответы, раскапывать самих себя и свою этническую идентичность из-под завалов «великорусскости», строить с этой частью себя более искренние, созидательные отношения.
МАРИЙКА: Многие люди, которые не погружены глубоко в вопрос колониализма, могут сказать: «Шойгу же попал во власть, значит, нет никакого колониализма, всё возможно». Почему пример Шойгу как представителя коренного народа, который руководит колониальной войной, не отменяет российский колониализм?
ДАНХАЯА: Это понятный вопрос. Напоминает, когда мужчины говорят феминисткам: «Ну, есть же женщины в правительстве? И на высоких должностях? Значит, сексизма нет». И приводят в пример Мизулину, Набиулину, Нарусову и т.д. Да, конечно, если ты играешь по правилам системы, находишься в этой системе, то ты можешь продвинуться. Шойгу тому яркий пример. Да, он, действительно, уроженец Тувы, из небольшого села, поднялся как будто бы «из грязи в князи». Но тут важно понимать, например, что он — тувинец только по отцу, его мама — русская, сам он был крещен в православие в 5 лет в Украине. Не уверена, говорит ли он, вообще, по-тувински. Думаю, эти факторы его биографии могли сыграть роль в его политической карьере.
По приказу Шойгу, в 2015 году в республике построили горную мотострелковую бригаду, куда пошли работать сотни тувинских парней, потому что это был социальный лифт, возможность начать нормальную жизнь в месте, где бедность и безработица. А в 2022 году всю бригаду отправили воевать в Украину. Гробы приезжают постоянно до сих пор. В то же время, в Туве у Шойгу шикарные закрытые туристические комплексы, куда он возит Путина, если тому хочется экзотики и «дикой природы». И кто он, герой-разрушитель колониализма или его слуга?
На самом деле, если покопаться, можно найти еще коренных людей во власти. Тот же Собянин, например. Но все они — имперцы и колониалисты, коррумпированные чиновники, встроившиеся в систему государственной власти для собственной выгоды.
Тут важно не путать мягкое с теплым. Такие есть и среди нас, но это не отменяет колониальной природы российского государства.
МАРИЙКА: Думаешь ли ты о политической субъектности, особенно в отношении будущего своей земли?
ДАНХАЯА: Думаю. Но честно признаться — осторожно. У Тувы особенный локальный контекст. Республика была присоединена к российскому государству официально только в 1944 году. До этого она в течение 23 лет была независимым государством, которым де-факто с 1930-х годов начали править советские ставленники. Они же проводили в суверенной Тувинской Народной Республике насильственную коллективизацию, репрессии, атеизацию, курс по советизации страны. Эта память еще очень свежа. В 1990-х годах в республике, как и везде, был рост национального самосознания, но всё это жестко и организованно «погасили» сверху. Всех «выдавили» или заставили замолчать. Региональное правительство накрепко связано с Шойгу и Кремлем.
У нас нет даже сформированной тувинской диаспоры за рубежом. Точнее не было до недавнего времени. Прямо сейчас она как раз-таки потихоньку появляется, так как все больше тувин:ок вынуждены уезжать из республики и страны из-за своей антивоенной позиции. Любые голоса быстро и жестоко подавляются. Это создает определенные общественные настроения, может быть, даже некоторую инертность, которая, вообще, свойственна многим людям в нашей стране.
Поэтому, мне кажется, я сама не говорю о политической субъектности. Когда я смотрю на Туву сейчас (у меня там остались родственники, друзья, я читаю тувинские медиа, мне важно оставаться в контексте), я вижу, что единственное, что сработает — это мягкая деколониальная сила. Надо говорить про свою субъектность, достоинство, рассказывать про свою историю и о том, что мы — на самом деле, очень богатый регион и народ. Это будет новый нарратив, если говорить: «Ребят, мы — такая богатая республика, у нас все есть, у нас такие классные люди, но смотрите, как мы бедно живем. Как же мы до этого дошли? И что нам делать, чтобы это исправить?».
МАРИЙКА: Как, на твой взгляд, правильнее или лучше называть коренные народы, чтобы не определять их через русскость, говоря «не русские»?
ДАНХАЯА: Кто-то предлагает reclaiming slur или реапроприацию, как это делали black people в Штатах. Но для меня лично reclaiming slur неприемлем. Никакой нормализации слов типа «чурка» и прочего, даже в шутку. Это должно стать чем-то вроде n-word.
Хоть мне и не нравится руссконцетрированность в этом вопросе, реклейминг именно слова «нерусский» я вижу сейчас как гражданский и политический жест. Особенно в контексте истории с калмыцким активистом Алдаром Эрендженовым, который сделал мерч «нерусский/нерусская» в старославянском шрифте в ответ на давно существующий мерч «русский/русская» и появившийся с началом полномасштабного вторжения в Украину огромный баннер в Калмыкии: «Я — калмык, но сегодня мы все русские». То есть футболки «русский» — это окей, а то же самое, но со словом «нерусский» — уже нет. За это власти уже решают начать преследование и вменять разжигание межнациональной розни. Очень показательное отношение.
Я сама говорю по-разному: коренные люди, национальные республики, даже иногда нацмен:ки. Прямо сейчас у меня нет кризиса нейминга. Мне кажется, будет здорово, если наши коренные представитель:ницы в академической среде в какой-то момент придумают нам вокабуляр, который будет во всех смыслах инклюзивный. А пока, думаю, «народы России», «коренные народы», «национальные республики», «этнические регионы», «представител:ьницы национальных республик/коренных народов» — это адекватная альтернатива.
МАРИЙКА: Что ты думаешь о политике российской либеральной оппозиции, которая сейчас находится в Европе, в отношении коренных народов РФ?
ДАНХАЯА: Думаю, что мы не существуем для российской оппозиции. Что Навальный, что Кац, что Милов, что все остальные представител:ьницы российской либеральной оппозиции говорят, что главный враг — Путин и отрицают проблему империализма как таковую. Но при такой позиции, через 20-30 лет в стране неизбежно появится какой-нибудь новый путин, и будут новые колониальные войны и конфликты, а наши республики и регионы так и останутся ресурсными придатками.
Несмотря на то, что я политически выросла на деятельности российской оппозиции, сейчас я осознаю, что ни меня, ни таких, как я, в их планах и видении Прекрасной России Будущего нет, имея в виду нас как политических, экономических субъектов, которых нужно приглашать к диалогу, чтобы работать вместе.
Это горько, конечно, ведь в действительности нам всем реально нужно объединяться и поддерживать друг друга. Однако тот факт, что спустя год эта самая оппозиция продолжает выбирать нас не видеть и не слышать, к сожалению, говорит сам за себя.
